 |
|
|
Одни слушают, другие играют…
Интервью с Сергеем «Силей» Селюниным, лидером группы ВЫХОД. |
К Силе мы с Сергеем шли не с
пустыми руками. Как водится в России, со
всяким приличным человеком разговаривать
лучше всего при помощи бутылки. Накануне в
фойе филармонии твердо держащийся на ногах
Силя уверенно сказал, что приходить надо
утром, часов в десять, и все будет нормально.
Все было нормально. Хотя Ваня
Воропаев (это человек, играющий в ВЫХОДЕ на
скрипке, переделанной в альт), открывший нам
дверь, был приятно удивлен – никаких гостей
он явно не ждал, а Силя уж точно никого не
ждал – он спал без задних ног. Около
получаса ушло на то, чтобы его разбудить,
после этого откупорили бутылку «русской» и
трехлитровую банку домашних помидоров, и
разговор начался. <> С течением времени в
комнате материализовались сначала девушка,
которую зовут предположительно Юля, и
попозже – некий молодой человек, который в
конце концов и увел Силю. Итак, включаю
магнитофон:
А.К.: – Родился ты, конечно, в Питере?
– На улице Ленина.
А.К.: – А где эта улица Ленина?
– А это песня такая. Родился и
вырос я в Таллинне. За границей. Учился в
университете местном, а папа у меня был
военный, и вот, с окончанием службы туда
перевелся.
С.Р.: – Сколько лет было?
– Кому, папе? Мне? Мне – лет 15 было.
А.К.: – Ты когда играть начал, на чем?
– На гитаре, классе в седьмом. «Что
зазвонят опять колокола»… ОКНА, может быть,
первая рок-группа в Союзе была.
А.К.: – А на сцену когда вышел в первый раз?
– На большую, тысяча человек аудитория, в 81 году. Там был бардовский
вечер у нас такой в Питере, вот, там
традиционные бардовские дела были, барды и
пели… Меня вытащили, сказали, давай, ты тоже бард.
А.К.: – Рок ты когда стал играть?
– Тоже с 81-го года. Как раз рок-клуб
создался, модно стало играть в
электричестве. Первый раз играли с группами
КИНО, СТРАННЫЕ ИГРЫ, РЕКТОР. Была такая
группа РЕКТОР… Красиво, все орлом, рок-клуб,
все свои люди. Это был мой последний концерт
в рок-клубе.
А.К.: – Сейчас ты электричеством не занимаешься?
– Нет, почему, есть электрическая
команда, но она халявная, потому что точки
нет, и мы никогда не репетируем. Собираемся
там, ну, какие-то песни, ритм помнишь? И
поехали… Мне сейчас хочется в электричестве играть.
С.Р.: – А почему хочется в электричестве?
– Люблю я, когда барабаны ухают.
Красиво… А акустика меня чем прикалывает,
так это если хочешь текст донести, то вот
так лучше звучит, чем с барабаном и бас-гитарой,
настолько забьют все…
С.Р.: – Слушай, с текстами у тебя,
все твои тексты? и когда ты их сочинять начал?
– То, что мы пели – да. А сочинять –
году в 78-м. Но, вообще, я тексты никогда не
осознавал как основную деталь, начиналось с
чего? Что хей-хей! – и ритм, и тексты, как
заполнение, ведь в песне что угодно можно
сказать, главное как. А потом, когда ездил в
стройотряд… так в те времена же барды были
весьма в моде.
С.Р.: – А какие конкретно?
– Кукин, Клячкин, Окуджава, Высоцкий, всеобщие… А вообще тут надо уметь
замечать, вот если слишком умный текст, то
непонятно, зачем его под барабаны петь, а
если глупый, то он и под барабаны пойдет.
С.Р.: – Ну, у тебя как раз тексты…
– Программа была такая, то, что мы
исполняли, это были довольно новые песни, им
не больше двух лет, а более ранние, они все
другие. Но тоже хорошие, мне они нравятся.
А.К.: – Ты что сейчас слушаешь, что тебе нравится?
– Ничего. Телевизор вот я смотрю,
изучаю оружие врагов. Вот менеджер мой, он
мне все говорил: «Учись у Шевчука! В любом
состоянии, пьяный, трезвый, выходит на сцену
– и…» А последний раз он мне сказал: «Слушай,
вот я послушал Машу Распутину, говорит, по
телевизору, уровень у тебя невысок, учись у
Маши Распутиной, как поет!» … То Шевчук и
Гребенщиков, а теперь уже Маша Распутина…
С.Р.: – В связи с этим «Город кастрированных поэтов»,
ты его так страстно исполнял…
– Да, по поводу нее постоянно
спрашивают: «Это про Союз писателей, да? это
про Ленинград, да?» А это когда я сидел дома,
ничего не делал, вот и получилась такая
песня, ее почему-то политической считают, а
она для себя, когда все есть, больше ничего не надо.
А.К.: – А с советским роком у тебя
как, с питерским в частности? Я имею в виду не людей, а музыку.
– Трудно сказать. Ну, никакие
отношения. С рок-клубом, никогда я там не
играл, да и… Ничего близкого там, вообще не
от хорошей жизни это все. Боб сделал великое
дело, можно сказать, он изобрел
акустический рок. С тех пор ничего не
изменилось. Вообще можно сказать, вот было
10-летие рок-клуба, звук как был плохой, так и
остался. Поэтому, так сказать, то, что я у
Гребенщикова услышал в первый раз, дальше
этого, в смысле техники, идти незачем.
А.К.: – А с Майком ты был в каких отношениях?
– Ни в каких. Майк был звезда, а я
жопа. В далеком детстве у нас была одна
точка на улице Ракова, около известного
гастронома, мы там репетировали. «Привет –
привет», и все, Майк играет, а мальчики
смотрят. По возрасту не мальчики, но все
равно. Майк, он гораздо раньше общался со
всем андерграундом, а у меня своя тусовка,
человек десять. Пили, играли, больше ничего
не надо было.
А.К.: – Пластинка у тебя выйти должна вроде?
– Да, на «Мелодии». Но она мне не
нравится, холодная, все это бесстрастно, сам
представь, Силя в студии… Очень холодная, я
сам ее слушать не могу… До сих пор все
говорили, что она и так выйдет, мол, все
сделаем, а последний раз мне редактор «Мелодии»
Бурлака сказал, что пластинка не выйдет,
пока мы не найдем спонсоров, которые бы
выкупили весь тираж.
А.К.: – А с Западом контактов не было?
– Чисто водочные только.
А.К.: – Кого ты любишь, кто для
тебя в музыкальном смысле что-то значит?
– Я ко всем равнодушно отношусь. Я
экстремист, я считаю, что Моррисон сделал
все в смысле эмоционального кайфа, Марли
все в смысле животного кайфа…
С.Р.: – А с теми же бардами?
– Раньше слушал, а сейчас нет.
Сейчас мне бесполезно слушать, уже ничего
не отложится. На мой взгляд, недостаток
бардовского начала в том, что, скажем так,
животное начало отрицается. Чисто
интеллектуально – умные слова, с гитарой, а
на мой взгляд этого мало.
С.Р.: – Так что же получается, у
тебя сейчас музыка как бы главное?
– Самое главное – это кайф на
самом деле. Вот если нравится, и если
тащишься от своей музыки, и есть люди,
которые играют с тобой, то больше ничего не
нужно… А слова на самом деле, я их прилепляю.
Сижу, и нахожу какой-нибудь мотив, который и
без слов хорош, а если к нему еще что-то
осмысленное прилепилось… Любую мысль
можно выразить в одном куплете. У меня
проблема написать остальные слова, вот в
одной фразе все уже выразил, остальное –
чтобы не было коротко.
С.Р.: – Ты повторяешь их часто, а иногда вообще, как тот же «Город
кастрированных поэтов», там просто мантра получается.
– Да, просто я года три назад
общался с некими людьми, надо сказать,
такими, диссидентами 50-х, они говорили: «Слушай,
ну неужели ты хочешь идиотов пронять?» Я
говорю: «Почему?» Они говорят: «Ну вот, все
ясно, зачем двадцать раз повторять «город
кастрированных поэтов»?» Я говорю, рок, он
основан не только на голых словах, а на
некотором, так сказать, зацикливании.
Мои корни – DOORS, где музыки вообще
нет по большому счету. Все музыканты
говорят, с чего там прикалываться, что,
техника, что ли, вот то ли дело играет
Блэкмор! А Кригер играть не умеет. Я говорю:
«Идиоты!» На мой взгляд, русскому человеку
рок не близок по одной простой причине, что
русский человек, все равно он больше по
блатняку прикалывается.
А.К.: – Что ты скажешь про свое вчерашнее выступление?
– Ну что, раньше как было –
соберутся, водки выпьют, и устанавливается
такое некое взаимопонимание. А тут вот
молодые ребята пришли, сидят, смотрю я на
них и думаю: как бы мне получше сыграть,
чтобы язык не заплетался? Думаю, елки-палки,
что же я не так сделал? А не так только одно
– не было поля кайфа такого.
С.Р.: – Ну, вроде мы все так поговорили…
– Нет, ну этим можно заниматься
бесконечно. Я этим занимаюсь пятнадцать лет,
вот сижу на кухне, выпью водки, с друзьями
там: рок – это вот это, нет, рок – это вот это…
Надо играть и слушать. Одни слушают, другие
играют. Если и тем, и другим по кайфу, то все
нормально.
Александр Касимов, Сергей Рыженков
«Музыкальный Саратов» №2(2) декабрь 1991.
|
|
|
|
|
